Изо дня в день боль увеличивалась с геометрической прогрессией. Я удивлялась, как еще не сдохла от этих мучений. Боль такая, будто мои кости перемалывают через машину для рубки дерева, а внутренности давно пропустили через мясорубку. Изо дня в день я просыпаюсь и все начинается заново. Я давно уже забыла все чувства и эмоции кроме злобы и агрессии. Мой разум будто завешало темной, беспросветной пеленой. Я не могла ни о чем думать кроме как боли, которая медленно сводила меня с ума. Если первое время мне нужна была доза, то сейчас кроме смерти я ничего не желала. Я ненавидела себя за это состояние, ненавидела Кита за то, что изо дня в день он просил меня потерпеть еще немного, что совсем скоро мне станет легче. Но это все вранье. Я не могу его видеть, не хочу. Некогда теплое чувство, которое помогло мне остаться в живых, которое вызывало умиротворение и покой, осталось позади. Я уже даже не вспоминала, какого это, чувствовать, что все хорошо, чувствовать покой. Меня раздражал один его вид, один его голос. Он уже несколько раз мешал мне покончить с этой невыносимой болью и слабостью, он бегает за мной, словно за маленьким ребенком, вместо того чтобы действительно помочь. Каждое его появление вызывает у меня очередной приступ агрессии. Каждый раз он уходит, но возвращается, стараясь поддерживать жизнь в этом изуродованном теле, которому становится только хуже.
Перепады настроения сводят меня с ума. Сейчас я готова разодрать ногтями глотку Киту, а через пять минут я ухожу в забытье. Часами могу сидеть, уставившись в одну точку. В такие моменты мой разум будто бы отключается, будто бы осуществляет перезагрузку. Я ничего не вижу, ничего не слышу, что происходит вокруг. Мне кажется, что в этот момент Кит может действительно хоть немного расслабиться и передохнуть от моих постоянных истерик. Но сегодня вместо отдыха его ожидала очередная истерика. Стоило ему прийти домой, как я сразу же набросилась на него с кулаками. Я требовала от него свободы, чтобы он наконец-то выпустил меня из этой клетки и дал возможность распрощаться с этой болью. Но вместо этого на мои плечи упало пальто, а на тонком запястье крепко сомкнулись пальцы Кита. Только сейчас я себя почувствовала себя одной из шавок, что ведут себя на поводке, словно грозные псы, готовые разорвать все, что шевелиться, а стоит им дать свободу, как они бегут обратно, поджав хвост. Я не понимала, куда ведет меня Кит. Только сейчас я увидела его состояние. Увидела злобу и ярость вперемешку с усталостью на его лице. Я понятия не имела. Куда он может меня сейчас увезти, что сделать. Да, это все дурацкая игра подсознания, это медленное схождение с ума, но сейчас я действительно испугалась Кита.
В один миг мы оказались на улице. Изо всех сил я старалась вырваться из его цепких рук, кричала, пиналась, пока он волоком не затащил меня в такси и не уселся рядом. Из глаз покатились слезы. Я видела, как ошарашенно на нас посмотрел таксист в зеркало заднего вида. Мое тело било мелкой дрожью, подтянув колени к груди, я уперлась лбом в холодное стекло и уставилась на улочки, что проносились мимо.
Хм, уже даже снег выпал, а я помню только как начинали желтеть макушки деревьев. Не замечаю, как узкие улицы сменяются стеной тенистого леса, а затем знакомой автостоянкой. Внутри вновь начинает закипать злость. Злость на Кита за то, что он привез меня сюда. Я знала, чего он добивается, но я боялась. Боялась увидеть вновь эти синие глаза, которые смотрят на меня с надеждой. С надеждой на завтрашний день. Мне стыдно. Я подарила ей жизнь. Надежду на будущее, но не смогла этого осуществить. Я поведу себя, как крыса, бегущая с тонущего корабля, но не смогу встать перед ней и сказать, что больше не приду. Но Кит предвещает мои дальнейшие действия и чуть ли не волоком вытаскивает из машины, заставляя идти в сторону конюшни. 
Пытаюсь вырваться, накричать на него, затормозить, но только не приближаться к этому зданию. К тому существу, что ждет меня там, возлагает надежды. Я жалкая, я не достойна любви кого-либо. Проще было бы, если бы от меня отвернулись. Но нет же, Кит прилип, словно банный лист. Возле самого входа у меня все же получилось вырвать руку, получилось убежать прочь от всего этого. Хотя бы я смогла попытаться. На вновь слышу его голос, а через мгновение цепкие пальцы сжимаются на моих истощенных руках. Резко повернувшись к парню, я с силой ударила его в грудь обоими кулаками.
- БОЮСЬ! ТЕБЯ БОЮСЬ, СЕБЯ! Я СЛАБА И ТРУСЛИВА. Я НЕ ХОЧУ ВИДЕТЬ НИ ТЕБЯ, НИ ЕЕ. Я ВООБЩЕ НИЧЕГО БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ. ПОЧЕМУ ТЫ ПРОСТО НЕ МОЖЕТ ОТСТАТЬ ОТ МЕНЯ, БРОСИТЬ, УЙТИ, ПОЗАБЫТЬ. ТЕБЕ БУДЕТ ТАК ПРОЩЕ, МНЕ БУДЕТ ТАК ПРОЩЕ. ЗАЧЕМ ТЫ ВСЕ УСЛОЖНЯЕШЬ. ЗАЧЕМ ТЫ ПРИВЕЗ МЕНЯ СЮДА!
Его слова выбили меня из колеи. Я действительно сейчас не понимала, почему он такой идиот. Что он нашел во мне, зачем ему это все. Почему он готов свести счеты с жизнью из-за такой как я. Воспользовавшись моим замешательством, Кит завел меня в конюшню. В сторону Брин я старалась даже не смотреть, а потому просто повернулась к ней спиной.
- Я не хочу ее видеть… Я не могу…
Слова мои были прерывисты, а по щекам вновь потекли слезы. Но Кит даже не собирался меня слушать. Одним движением он отворил денник и запихнул меня внутрь, перед носом закрыв дверь. Пару минут я стояла, будто вкопанная. Кажется, что я боялась даже дышать, будто бы меня загнали в клетку к кровожадному чудовищу. Да, она и была чудовищем. Она мое чудовище, которое может в одно мгновение зародить во мне желание к жизни. Заставить меня терпеть всю эту боль, пытаться перебороть ее. Но я не хочу этого. Я опустила руки, я сдаюсь.
На шее почувствовалось горячее, шумное дыхание, которое стало последней каплей. Все мое тело забило мелкой дрожью, а в горле встал очередной комок. Медленно, не дыша я повернулась к ней. Я встала перед ее лицом. Голубые, пронзительные глаза смотрели на меня со страхом, жалостью, любовью. Рухнув на колени перед кобылой, я стала реветь навзрыд. Казалось, что вся эта желчь, вся боль сейчас вырывалась из грудной клетки наружу, прочь из меня.
- Я так никчемна. Какую жизнь я могу тебе подарить, если сама являюсь ничтожеством. Я эгоистична. Я не хотела даже думать о тебе, не хотела даже представлять, как ты будешь жить дальше без меня, как ты жила все это время, пока я к тебе не приходила. Прости меня. Прости… Ты самое дорогое, что у меня есть. Я просто не имела права думать только о себе. Не имела права желать смерти, позабыв о том, что кто-то во мне нуждается.
Слезы лились рекой, из глотки вырывался протяжный стон. Стон из-за боли. Физической, моральной. Я уткнулась лицом в морду лошади, что опустила свою голову, пальцами обняв ее бархатный нос. Столько всего нужно было перенести, столько боли и страданий, чтобы в один момент получить умиротворение в обществе той, что даже и пары слов мне сказать не в силах.

Я никогда не прощала людям их промахов. Я всегда была холодна, всегда была агрессивна, всегда была настороже. В этот раз я всем нутром чувствовала, что с Кристиной случилось что-то плохое, но не могла простить за то, что та не могла придти ко мне. Просто придти. Я бы поняла ее, я бы ее выслушала. Вместо этого приходил чужой. От него пахло Кристиной, но это не давало никакого права находиться так близко, потому мои зубы и копыта всегда гнали его прочь. Это он привез меня сюда, снова в Шотландию, из которой мы так старательно уезжали. Но и тут не было Кристины. Она была с этим тощим чужаком, но она не приходила ко мне. Я не понимала. Я злилась. Мне было больно, поначалу, а потом меня поглотила ненависть. Она оказалась такой же, как другие. Она пользовалась мной, а после оставила, не решаясь даже приближаться ко мне самой. О, я бушевала. Я хлестала себя хвостом до крови, я кидалась на решетки денника, в попытке достать любое живое существо, что проходило мимо меня. Злоба поглотила меня.
В леваду меня стали выпускать только в одиночную, выводили по двое, не позволяя кидаться то в одну, то в другую сторону. Это было настоящее сумасшествие. Я чувствовала, как снова превращаюсь в того зверя, каким была до Кристины. Она была последним человеком, которому я позволила подобраться так близко. Больше от меня никто не дождется подобных благ. Я не боялась смерти. Никогда не боялась, потому изничтожала все вокруг себя, обходясь этому пареньку слишком дорого, но он все-равно не продавал меня. Он приходил, выслушывал упреки и угрозы конюхов, отдавал им еще больше денег и смотрел на меня, слишком пристально и долго. А я мечтала дотянуться до него, схватить зубами прямо за лицо, сминать его кожу, чувствовать на губах его соленую кровь. Я снова стала чудовищем. Отросшая, свалявшаяся в колтуны грива, такой же хвост. Некогда жемчужно-розовая шкура потускнела, глаза поблекли, становясь снова стального, серого оттенка. я металась по деннику, словно волк, запертый в клетке. Я не умела выть, но мой гогот, полный злобы и отчаяния был слышен на всю конюшню. Я стала кидаться даже на других лошадей, так что меня переставили подальше, в изолированную камеру.
Я не понимала, зачем меня до сих пор держат здесь. Не понимала, для чего я все еще нужна им. Кристину я готова была растерзать сразу же, как она появится на моем пороге. А потом появился он. Его я знала, его я помнила. первые дни он просто стоял рядом, позволяя моей памяти воспроизводить его по кусочкам до тех пор, пока однажды он нагло не коснулся меня. Внутри него было что-то такое, что было во мне самой. Внутри него тоже жил зверь. Потому я подпустила его. Он был первым, за долгие годы первым, кто назвал мое истинное имя. Впервые услышав его из его уст, я не поверила своим собственным ушам. Долго смотрела на него, долго вслушивалась во вкрадчивые интонации голоса. После стала пускать его в свой денник. Он рассказывал мне о Кристине, что-то объяснял, пусть и не все слова я понимала. Но одно поняла, она просто не может вернуться, по каким-то причинам. С тех пор я стала спокойнее. Теперь я понимала, что как только сможет, она придет. А мне оставалось только ждать.
сегодняшним вечером я уже дремала, привалившись боком к стенке денника, как вдруг услышала на улице крики. Я узнала голос того чужака, что приходил ко мне, но потом услышала голос Кристины. Мои глаза широко распахнулись, мои ноги налились силой. я подошла вплотную к двери денника, чтобы упереться в нее грудью и тревожно выглянуть в проход. Никто не шел, потому я снова отошла в угол, думая, что мне послышалось. Но нет - в коридоре раздались шаги, я слышала тихие крики, а после Кристину втолкнули в мою дверь, а она попыталась тут же выскочить обратно. Я не понимала. Она боится меня? Не помнит меня?
Я тихо фыркнула, но не спешила подходить к ней. Прошло столько времени, я просто не знала, чего можно ожидать, что нужно делать. Вытянув шею я запрокинула голову, сверху вниз глядя на девушку, которая зашлась в рыданиях. Я была неподвижна, я была непреклонна и холодна. Все внутри меня оцепенело. Я так ждала этой встречи, а сейчас совсем не могла собраться. Это была не моя Кристина. Жалкое, беспомощное существо, слабее даже чем жеребенок, только родившийся на свет. Она была сломлена, совершенно сломлена. Перебарывая себя я склонила голову, вдохнув ее запах и тихо выдохнув ей в шею. Она обернулась и я встретила ее взгляд. Что было в моих глазах? Боль? Ненависть? Страх? Может быть любовь? А чувствовала ли я это по отношению к ней, спустя столько времени? Я не знала. Мне не хотелось прикасаться к ней. Мне хотелось, чтобы она ушла. Но в то же время было в ней что-то такой от той Кристины, от моей Кристины, что у меня не хватало духу вытолкнуть ее вон. Она долго смотрела на меня, прежде чем ноги ее подкосились и она упала на колени, подле моих ног. Я не шелохнулась, лишь прижала уши, не понимая такой слабости и отчаяния. Моя Кристина была сильной. Это была не она. И тут злоба взяла меня. Я хотела схватить ее за волосы, вышвырнуть вон, а лучше обрушить на нее весь свой вес. Втаптывать ее в землю, сделать ей как можно больнее. Угрожающе захрапев я ринулась было на девушку, но ее голос остановил меня. Замерев в полуметре я навострила уши, на источник звука. Она что-то говорила, жалобно, надрывно. Первое время я просто стояла, прислушиваясь к звукам ее голоса, а потом сделала еще один шаг вперед. Я не понимала, что она говорила, но ее голос долетал до самых глубоких уголков моего сознания.
- Крис?
Тихо выдохнула я, касаясь губами волос девушки, перебирая их, вспоминая. Она заботилась обо мне. Она ухаживала за мной, она не позволила списать меня со счетов, не дала меня усыпить. Она гуляла со мной, кормила меня, ухаживала. Мы участвовали в соревнованиях, мы часто ездили на природу. Я не забыла это, просто гнев и обида заполоняли меня. Тихо выдохнув, я склонила морду ближе. Я чувствовала, что ей плохо, но я не умела помогать людям. Все что я могла, это просто побыть с ней немного. Она прижалась к моей морде и я не стала отстраняться, не стала двигаться. Ты просто побудь здесь, со мной. а я побуду с тобой. А все остальное, сможет подождать до завтра.

“Если любишь цветок — единственный, какого больше нет ни на одной из многих миллионов звезд, этого довольно: смотришь на небо и чувствуешь себя счастливым. И говоришь себе: «Где-то там живет мой цветок…».“
Я не могу сказать даже, сколько простоял у конюшни, не замечая ни холода, ни колючего злого ветра, что кусал пальцы. Вытягивая из пачки одну сигарету за другой я выпускал дым к ночному, звездному небу, запрокинув голову. Мои глаза оставались сухими, по крайней мере сейчас. Я чувствовал, что нервы мои на пределе. Если так продолжится и дальше то я выгорю, точно лампочка и во мне не останется ничего живого. Я знал, что ты не виновата. Жертва случайных обстоятельств, втянутая во все это дерьмо из-за одного ублюдка, который просто не умеет не зарываться. Я понимал это, понимал все, что ты переживала сейчас. Хотя нет - не совсем все, я никогда не был наркоманом. Приезд сюда, к твоей драгоценной лошади, был для меня последней попыткой привести тебя в чувства. Я знаю, что тебе тяжело и больно, но поверь - мне не лучше, но я просто не знаю, как объяснить это тебе. Я всегда был один, всегда одиночество поглощало меня, на пару с безумием. Но я хотел влюбиться, взапой читал книги про любовь, надеялся на что-то светлое и возвышенное, как любой пятнадцатилетний мальчишка-сопляк. И я получил свою любовь, но какой ценой? Что с нами будет? Что будет с этой любовью? Да чувствуешь ли ты вообще еще что-нибудь, черт побери?!
Когда ты выходишь из конюшни, то сразу направляешься ко мне, а я молчу. Не могу ничего сказать, да и не знаю, что вообще положено говорить. Вижу, что ты опять плакала. Но я не умею утешать, поверь мне. Когда ты приближаешься, прислоняешься лбом к моему плечу, я еще раз затягиваюсь, прижимая тебя ближе одной рукой. Не хочу разговаривать. Хочу стоять так и верить, что у нас с тобой есть завтра. Оно есть, Кристина? Ты не можешь читать моих мыслей, но будто в ответ на них тянешься ко мне, на этот раз обнимая за шею. Слова что ты сказала, они заставляют меня вздрогнуть. Пепел с сигареты падает на землю, превращаясь в облачко пыли. Я терплю столько, сколько могу, прежде чем моргнуть, чтобы не было слез. Это больно и страшно пройти через то, через что мы прошли. И это только половина пути, мы оба это знаем. Я ничего не отвечаю, лишь тяну тебя за руку к автобусной остановке, ведь мы как раз успеваем на последний рейс. В салоне вообще никого нет, а может я просто никого не замечаю, будто оглушенный. Мы на самом дальнем сидении, я привлекаю тебя к себе, заставляя свернуться в клубок и поджать ноги, а после ты просто ложишься мне на колени, прикрыв глаза. Мне так много хочется сказать тебе сейчас, Кристина. Но на ум приходят глупые цитаты из одной книги, которую я безумно любил в детстве. Маленький принц и его роза. Конечно, это не может быть про нас с тобой, но что взять с расшалившегося разума, родная?
Я бы вновь закрыл тебя стеклянным колпаком от этого мира, его грязных событий, смутных желаний, земных глупых потребностей и прочей дряни, которая, кроме как на цифрах, зациклена еще и на разрушении чужих трепетных надежд.
Тонкие мягкие волосы скользят между пальцев, заставляя быть максимально бережным, когда я кладу твою голову себе на колени, будто бы убаюкивая. Действуя больше инстинктивно, нежели осознанно, большим пальцем провожу по влажным от слез слегка разрумяненным щекам, собирая солоноватые капли впоследствии уже ладонями, которые нервно дрожат то ли от того, что твоя грусть будто сшибает с ног, то ли от моей собственной. Едкой, дрянной, и вполне себе способной затушить мое же солнечное сплетение.
Всего жалких четыре шипа,— то, чем ты можешь обороняться внешне, моя юная Роза, но неужели они спасут твою душу?
Мы сидим на самом краю нашей планеты, босые подошвы слегка морозит от легких порывов злобного ветра, и я рефлекторно пытаюсь прижать тебя ближе, в собственные объятья, чтобы хотя бы немного согреть. Наша планета, крохотная, нетронутая, со множеством своих истории, которые навсегда останутся только между нами. Она, будто воздушный шар, зависла среди колких, отчаянно мерзких звезд, которые с неким презрением взирают на нас, но ведь, как сказал один поэт, раз они зажигаются, значит это кому-нибудь нужно? Ты затихаешь, постепенно и будто бы засыпая, а я не могу усмирить свое сердцебиение, которое, кажется, заскучало и решило сойти с ума. Если бы я мог, то забрал бы все твои страдания по щелчку пальца, прикосновением к бледному оголенному плечу или же все к тем же волосам, которые никак не могу перестать перебирать.
Хочешь, я буду твои щитом, пусть и не стеклянным, но хотя бы каким-то?
Буду твоим куполом, прозрачным колпаком, защитной оболочкой и кусачей до рваных синеватых подтеков на чужой коже гармонией. Поправляю упавшие тебе на глаза спутанные пряди и, не сдержавшись, оставляю церемонный легкий поцелуй на блеснувшем от холодного пота лбу, отчего ты озадаченно хмуришься сквозь слезы, которые, я надеюсь, все же принесут тебе хотя бы какое-то успокоение. Не могу пошевелиться, даже двинуться с места из-за страха тебя потревожить и нежелания вообще выпускать тонкую фигуру из сплетенного кольца объятий. А твои упавшие, потерянные частицами окровавленные лепестки, выдранные твоими же руками в яростном порыве навредить самой себе, все, до единого, аккуратно соберу и обязательно выброшу куда-нибудь в открытое глубокое небо, способное распахнуть звездную пасть и плотоядно проглотить их, чтобы впоследствии жадно переварить лунными кратерами.
И я приложу все силы, что, кажется, только имеются в этой несправедливой вселенной и в моем сердце, запеченном среди костлявых ребер, чтобы ты вновь расцвела еще пущим, ярким и распаленным юной дурманостью цветом. Сжимаю твою ладонь, а после склоняюсь к твоему лицу и не могу понять, спишь ты или нет. Мягко целую в висок, чтобы затем тихо прошептать.
- Я тебя сильнее.

“Вы красивые, но пустые. Ради вас не захочется умереть. Конечно, случайный прохожий, поглядев на мою розу, скажет, что она точно такая же, как вы. Но мне она дороже всех вас. Ведь это её, а не вас я поливал каждый день. Её, а не вас накрывал стеклянным колпаком.. . Я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она — моя”.

Отредактировано Kit Walker (2016-11-29 18:53:13)