Я тяжко вздохнул, когда гогот лошадей в соседних денниках вырвал меня из цепких лап Морфея. А мне снился дом, тот старый-добрый цирк. Пожалуй, единственное место, что стало мне домом. Я родился на конюшнях высшей школы верховой езды, что окутана ореолом славы и небылицами. На самом деле там такая-же конюшня, как и здесь. Не лучше и не хуже, разве что людей больше. Там я рос и учился, познавая элементы, какие издревне были доступны только чистокровным представителям моего рода. И я, как и школа, был не лучше и не хуже других. Потом меня приметил и выкупил какой-то "коллекционер" и увез прочь, оторвав от семьи и друзей. А спустя несколько лет его настигло банкротство и я был продан в цирк. Знаете, в цирках много плохого. Полнейшая антисанитария, редкая кормежка, но все это блекнет по сравнению с тем, что все мы - от карликового пуделя до грозного льва, были одной семьей. Когда заканчивалось представление и гасли рампы, мы наслаждались долгожданной тишиной и покоем, вяло переговариваясь друг с другом. В цирке нет понятия хищник и жертва, друг или враг. Все мы были семьей. Семьей единой и сплоченой. Мы оплакивали каждого ушедшего собрата и с любовью принимали каждого нового. Мы колесили по миру, хоть и мало что могли увидеть из своих клеток или загонов. Но мы были счастливы. А потом меня продали. Я постарел, и стал ненужным. Стал обузой, которая уже не в состоянии скакать по сцене. Я дал прощальный концерт, стараясь запечатлеть в памяти запах сладкой ваты и печеных яблок. Цвета арены и трибун, а так-же лица детей, ради которых я раз за разом наворачивал круги по арене. Ради их счастливых улыбок.
В последнюю ночь мои друзья плакали вместе со мной. Мы знали, что нам уже никогда не увидится вновь, а потому никто не спал. Так мы встретили рассвет, и после я покинул свой родной дом. Дом, в котором я прожил 14 долгих лет. А потом я отправился на конюшню. Таких-же как я здесь были десятки. Старые развалины, которые отдали людям все молодость и оказались здесь. В месте, где больше всего боится оказаться каждая лошадь. В прокатной конюшне. Теперь дни для меня потекли рекой. Они сменялись, но каждый день было одно и то-же, превратившись в рутину. Я и такие-же как я - искалеченные, разбитые, стояли на площади в ожидании нового седока. Им мог быть любой - от капризного ребенка, до пьяного дебошира, который колотил пятками по бокам и обливал пивом и себя, и наши шеи. Я не пытался сопротивляться, но несмотря на это постоянно получал удары хлыстом или палкой. Но я молчал. Молчал и терпел. Мне было все-равно. Глаза мои, и моих собратьев были потухшими - без капли жизни. Там где мы были этой жизни просто не было. Я видел, как ломались те, кто не хотел подчиняться. Я видел, как мои новые друзья падали на асфальт коленями и больше не могли подняться. Я слышал их хрипы в соседних денниках. Я видел их страх и их слезы. И думал, что меня ждет тоже самое.
Однажды меня заметил человек. Под спутанной гривой, он углядел когда-то благородную шею. А в обтянувшей кости изрубцованной шкуре, разглядел мое былое великолепие. Он купил меня за бесценок, и лишь углядев под свалявшейся шкурой тавро, стал искать мои корни. Так ко мне вернулись документы и первое имя, что было дано при рождении. Но я не отзывался на него. Никогда не отзывался. В цирке я был Пьеро - мрачной куклой, с вечными дорожками слез под глазами. И я остался Пьеро, хоть уже столько лет не слышал своего имени. Меня откормили, привели в порядок, я много гулял под солнцем или мирно спал в деннике несколько месяцев. Приходили ветеринары, ставили уколы, мазали больные ноги и рубцованную шкуру. Качали головами и глотали слезы, слушая мою историю. Их слезы не трогали меня и я отворачивался. Я не ненавидел людей. Я не мог их ненавидеть. Даже ярости или обиды во мне не было. Я изжил себя, я не способен на какие-либо чувства. Я живу, потому что еще жив. Я бы лег и умер, но не могу - мое время еще не пришло.
А теперь, я вяло повернул голову, услышав чей-то голос. Девушка. Такая-же, как и сотни других до нее. Проведя два года в прокате я совсем потерял им счет. Ей было что-то нужно, но я лишь смотрел на нее, повернув голову. Даже уши висели, мне не хотелось двигаться. Но я убедил себя хотя-бы развернуться. Я склонил голову, как склонял ее перед людьми много лет подряд. Я показывал, что не агрессивен. Я будто-бы говорил давай - делай со мной что хочешь. Ты меня ничем не удивишь, а я буду подчиняться тебе. Ты человек - венец природы, а я лишь раб, коиму судьба носить тебя на своей спине. Я не машина, но ведь машины вы любите больше, чем нас. Тихо фыркнув, я пригнул голову к самой земле и закрыл глаза, в ожидании чего-то. В позе раба, в позе сломанной и искалеченной куклы. Давай, бери меня всего. Я весь подвластен твоей воле.
Весь.

Отредактировано Арлекин (2017-06-18 22:04:47)